Давид Самойлов

Продолжаю традицию "публиковать" стихотворения, которые когда-то меня задели.

Врут про Гамлета,
Что он нерешителен.
Он решителен, груб и умен.
Но когда клинок занесен,
Гамлет медлит быть разрушителем
И глядит в перископ времен.

Не помедлив стреляют злодеи
В сердце Лермонтова или Пушкина.
Не помедлив бьет лейб-гвардеец,
Образцовый, шикарный воин.
Не помедлив бьют браконьеры,
Не жалея, что пуля пущена.

Гамлет медлит,
Глаза прищурив
И нацеливая клинок,

Гамлет медлит.
И этот миг
Удивителен и велик.
Миг молчания, страсти и опыта,
Водопада застывшего миг.
Миг всего, что отринуто, проклято.
И всего, что познал и постиг.

Ах, он знает, что там за портьерою,
Ты, Полоний, плоский хитрец.
Гамлет медлит застывшей пантерою,
Ибо знает законы сердец,
Ибо знает причины и следствия,
Видит даль за ударом клинка,
Смерть Офелии, слабую месть ее,—
Все, что будет потом.
На века.

Бей же, Гамлет! Бей без промашки!
Не жалей загнивших кровей!
Быть — не быть — лепестки ромашки,
Бить так бить! Бей, не робей!
Не от злобы, не от угару,
Не со страху, унявши дрожь,—
Доверяй своему удару,
Даже
если
себя
убьешь!

 

И еще - из раннего Бродского

Романс Черта из поэмы Шествие

     Новобранцы, новобранцы, новобранцы!
     ожидается изысканная драка,
     принимайте новоявленного братца,
     короля и помазанника из мрака.

     Вот я снова перед вами -- одинокий,
     беспокойный и участливый уродец,
     тот же самый черно-белый, длинноногий,
     одинокий и рогатый полководец.

     Перед веком, перед веком, перед Богом,
     перед Господом, глупеющим под старость,
     перед боем в этом городе убогом
     помолитесь, чтобы что-нибудь осталось.

     Все, что брошено, оставлено, забыто,
     все, что "больше не воротится обратно",
     возвращается в беспомощную битву,
     в удивительную битву за утраты.

     Как фонарики, фонарики ручные,
     словно лампочки на уличных витринах,
     наши страсти, как страдания ночные,
     этой плоти -- и пространства поединок.

     Так прислушивайтесь к уличному вою,
     возникающему сызнова из детства,
     это к мертвому торопится живое,
     совершается немыслимое бегство.

     Что-то рядом затевается на свете,
     это снова раздвигаются кровати,
     пробуждаются солдаты после смерти,
     просыпаются любовники в объятьях.

     И по новой зачинаются младенцы,
     и поют перед рассветом саксофоны,
     и торопятся, торопятся одеться
     новобранцы, новобранцы, солдафоны.

     Как вам нравится ваш новый полководец!
     Как мне нравится построенный народец,
     как мне нравятся покойники и дети,
     саксофоны и ударник на рассвете!

     Потому что в этом городе убогом,
     где отправят нас на похороны века,
     кроме страха перед Дьяволом и Богом,
     существует что-то выше человека.