Feb. 27th, 2013
Мите - 70 лет
Feb. 27th, 2013 09:59 pmМитя. Дмитрий Фурман. Сегодня ему бы исполнилось 70 лет... Он умер полтора года назад после нескольких
лет медленной неотвратимой болезни. Так как последние 20 лет мы жили на противоположных сторонах
земного шара, наше общение последние много лет было минимальным и несколько односторонним:
я старался звонить ему раз в год в этот день, и читал время от времени его статьи и книги,
которые до меня доходили.
Митя был старше меня на пять лет и, хотя в раннем детстве мы не всегда ладили, он оказал на меня
огромное влияние. Помню, как у него на столе я впервые увидел книжку Пастернака и самиздатовскую
перепечатку стихов Гумилева - поэтов, ставших моими любимыми на всю жизнь. Позже - обсуждение
различных философских проблем, Достоевский, общение с его друзьями...
А в конце жизни я (как и вероятно многие) научился у него очень многому в понимании и оценке
политических перемен и событий, происходящих в России.
Странные вещи запоминаются: он учил латынь, и я на всю жизнь запомнил
Цицероновское " Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? ".
Или - как произносится крокодил по древне-египетски - "месех" (хотя мне неясно, откуда это могло
быть известно). Помню Митины метания, когда он уже был в аспирантуре и встал вопрос о вступлении
в КПСС, чего ему очень не хотелось. После нескольких разговоров (я помню, он ездил встречаться с
Алексеем Сергеевичем Кара-Мурзой по этому поводу) его убедили, что без партбилета его не будут
пускать в спецхраны библиотек, без чего работа историка невозможна...
Или другая полоса его метаний, позже. Он преподавал марксистскую философию в гуманитарных
факультетах МГУ и на него время от времени писали доносы - о том, что он ведет антимарксистскую
пропаганду (что отчасти было правдой - конечно на напрямую). Его зав кафедрой его выгораживал
несколько раз, но ситуация была нервной и риск был немалый - это были, наверное 70-е. Тогда он
и ушел из преподавания и поступил на работу в институт США и Канады - вероятно это определило
его постепенный переход от древней истории и философии к политологии.
Помню два его рассказа тех времен, которые произвели на меня впечатление. Во первых - он говорил что
был поражен: готовя какой-то специальный материал по американской политике для политбюро и получив доступ
к самым закрытым отделам специальной библиотеки он обнаружил, что в книгах и журналах (иностранных)
многие страницы с материалами, критикующими СССР и советскую власть даже в этих библиотеках
были или вырезаны или замазаны чернилами!
Другое: он тогда уже стал специалистом по религиям: он сказал мне, что он практически единственный
религиовед в СССР, который не религиозен: остальные - все верующие (что они, конечно, скрывали).
Позже, в поздне-перестроечные годы - я уже жил в Америке он открыл мне глаза на значение того, что
происходило в России. И я не сразу с ним согласился, хотя подозрения, что все не совсем так у меня
были.
И - после большого перерыва почти без общения до меня доходит известие, что Митя болен. А это еще
странная русская традиция скрывать от всех случающиеся неприятности, а в особенности - тяжелые
болезни... И - спасибо моей жене, Маше: как мы узнали эту невеселую новость, она сказала:
покупай билеты и поезжай, а то не успеешь. Я человек, нелегкий на подъем и сразу не поехал,
а поехал через несколько месяцев и провел у Мити с Эллой пару недель под новый года когда
мы замечательно пообщались. Хотя Митино состояние ухудшалось и руки у него уже едва двигались,
он переносил болезнь совершенно самоотверженно: он продолжал работать практически до самого
конца... Надо сказать, что тут я, надеюсь, опять чему-то у него поучился на его примере: спокойно
принимать приближение смерти - это был уже второй такой урок в моей жизни.
лет медленной неотвратимой болезни. Так как последние 20 лет мы жили на противоположных сторонах
земного шара, наше общение последние много лет было минимальным и несколько односторонним:
я старался звонить ему раз в год в этот день, и читал время от времени его статьи и книги,
которые до меня доходили.
Митя был старше меня на пять лет и, хотя в раннем детстве мы не всегда ладили, он оказал на меня
огромное влияние. Помню, как у него на столе я впервые увидел книжку Пастернака и самиздатовскую
перепечатку стихов Гумилева - поэтов, ставших моими любимыми на всю жизнь. Позже - обсуждение
различных философских проблем, Достоевский, общение с его друзьями...
А в конце жизни я (как и вероятно многие) научился у него очень многому в понимании и оценке
политических перемен и событий, происходящих в России.
Странные вещи запоминаются: он учил латынь, и я на всю жизнь запомнил
Цицероновское " Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra? ".
Или - как произносится крокодил по древне-египетски - "месех" (хотя мне неясно, откуда это могло
быть известно). Помню Митины метания, когда он уже был в аспирантуре и встал вопрос о вступлении
в КПСС, чего ему очень не хотелось. После нескольких разговоров (я помню, он ездил встречаться с
Алексеем Сергеевичем Кара-Мурзой по этому поводу) его убедили, что без партбилета его не будут
пускать в спецхраны библиотек, без чего работа историка невозможна...
Или другая полоса его метаний, позже. Он преподавал марксистскую философию в гуманитарных
факультетах МГУ и на него время от времени писали доносы - о том, что он ведет антимарксистскую
пропаганду (что отчасти было правдой - конечно на напрямую). Его зав кафедрой его выгораживал
несколько раз, но ситуация была нервной и риск был немалый - это были, наверное 70-е. Тогда он
и ушел из преподавания и поступил на работу в институт США и Канады - вероятно это определило
его постепенный переход от древней истории и философии к политологии.
Помню два его рассказа тех времен, которые произвели на меня впечатление. Во первых - он говорил что
был поражен: готовя какой-то специальный материал по американской политике для политбюро и получив доступ
к самым закрытым отделам специальной библиотеки он обнаружил, что в книгах и журналах (иностранных)
многие страницы с материалами, критикующими СССР и советскую власть даже в этих библиотеках
были или вырезаны или замазаны чернилами!
Другое: он тогда уже стал специалистом по религиям: он сказал мне, что он практически единственный
религиовед в СССР, который не религиозен: остальные - все верующие (что они, конечно, скрывали).
Позже, в поздне-перестроечные годы - я уже жил в Америке он открыл мне глаза на значение того, что
происходило в России. И я не сразу с ним согласился, хотя подозрения, что все не совсем так у меня
были.
И - после большого перерыва почти без общения до меня доходит известие, что Митя болен. А это еще
странная русская традиция скрывать от всех случающиеся неприятности, а в особенности - тяжелые
болезни... И - спасибо моей жене, Маше: как мы узнали эту невеселую новость, она сказала:
покупай билеты и поезжай, а то не успеешь. Я человек, нелегкий на подъем и сразу не поехал,
а поехал через несколько месяцев и провел у Мити с Эллой пару недель под новый года когда
мы замечательно пообщались. Хотя Митино состояние ухудшалось и руки у него уже едва двигались,
он переносил болезнь совершенно самоотверженно: он продолжал работать практически до самого
конца... Надо сказать, что тут я, надеюсь, опять чему-то у него поучился на его примере: спокойно
принимать приближение смерти - это был уже второй такой урок в моей жизни.